Замуж за одну ночь

Я стала думать, что еще может пригодиться. Сумочка пропала, я понятия не имела, когда и где я ее потеряла. В кармане был носовой платок и небольшой сверток с двумя бутербродами, которые приготовила миссис Троубридж. Было решено, что мы съедим бутерброды вместе с колбасками у костра. На мне все еще была фетровая шляпа с длинной булавкой, которая и удержала шляпу, когда я упала, и потом, когда я каким-то образом попала сюда. Жаль, что это не летняя соломенная шляпа: солома хорошо горит.
Я наклонилась и начала рвать нижнюю юбку. Из клочков я сплела косичку, оставив на конце кисточку, и положила косичку в карман. Зубы у меня стучали, когда я начала смазывать самодельный факел маслом с бутербродов, благословляя миссис Троубридж за то, что она не пожалела масла.
Я вынула из шляпы шпильку, воткнула ее в непромасленный конец косички, и получилась ручка факела, теперь я не обожгусь. Только после этого я встала и чиркнула спичкой. Я вышла на середину туннеля и замерла. Никакого движения воздуха, пламя ровно горело. Я пристально всматривалась в огонь, и мне показалось, что пламя движется вправо. Я поднесла спичку к своему примитивному факелу и с радостью увидела, что ткань медленно загорелась.
Не мешкая ни секунды, я пошла вдоль туннеля туда, куда указывало пламя на спичке. Я понимала, что могу ошибаться и что едва заметное движение воздуха еще не означает, что выход находится там, где мне показалось. Я могу запросто уходить все дальше от входа, в глубь лабиринта. Но мне нужно принять какое-то решение. Уж лучше действовать по плану, чем блуждать в потемках.
Я прошла всего тридцать шагов и оказалась у начала другого туннеля, который шел под прямым углом к первому. Я быстро затоптала огонь, чтобы не жечь зря факел, и зажгла спичку. Мне панически не хотелось этого делать, потому что с каждой сгоревшей спичкой надежда моя таяла, но, решив идти по направлению пламени, я не хотела гадать, а пламя факела, висевшего на булавке, было слишком большим и неровным, и определить по нему направление движения воздуха было невозможно.
Понять, откуда тянет, было трудно, но я решила, что иду правильно, и, проигнорировав боковой проход, пошла дальше, успев снова зажечь факел, пока спичка не погасла. Я считала шаги и, пройдя еще сорок семь шагов, оказалась у развилки. Пламя третьей спички тянулось определенно влево, и я пошла по левому проходу. Следующие сто двадцать три шага я прошла быстро, потому что, хоть этот туннель и петлял, от него не шло никаких других проходов. Факел сгорел, и я присела, чтобы намазать маслом очередную косичку.
За следующие несколько минут я прошла всего четыреста шагов, сожгла три факела и восемь спичек: теперь проходы пересекались, появлялись новые то справа, то слева. Глаза начали слезиться от напряжения, особенно когда я пыталась разглядеть направление пламени у каждой развилки. Иногда пламя совсем не двигалось. Я начинала отчаиваться и кусала губы, чтобы подавить панику.
Масла осталось совсем не много, на один факел. Ткань не хотела гореть, а когда я расслабила косичку, она вспыхнула и быстро сгорела. Я стояла в темноте. У меня осталось всего восемь спичек. Может быть, сделать длинные полоски и зажигать их одну от другой?
Крохотная искра на сгоревшем факеле вдруг вспыхнула ярким пламенем и погасла. Сердце подпрыгнуло. Значит, откуда-то идет поток воздуха? Я зажгла спичку и всмотрелась. Пламя тянулось в мою сторону. Но это абсурд. Я стояла спиной к стене. Я повернулась, но ничего не увидела, кроме длинной темной тени на стене.
Тень? Что может отбрасывать тень, кроме моего собственного тела? А спичку я сейчас держала перед собой. Я подалась вперед, и спичка погасла. Я не стала зажигать еще одну, а медленно двинулась вперед.
Мои руки нашли его — длинный неровный проход от земли и выше, не больше ярда шириной. Проходя через проем, я почувствовала, что воздух стал теплее. Сердце так забилось, что мне снова стало дурно, и я прислонилась к стене, пока тошнота не прошла.
Я втерла замасленный хлеб в остатки факела, покрепче свернула ткань и зажгла спичку. Пламя так затрепетало, что чуть не погасло. Я повернулась, чтобы заслонить его своим телом, и снова зажгла факел. Проход передо мной стал шире, а затем сузился. Земля под ногами уходила вверх. Я двинулась дальше и издала звук, похожий на судорожное всхлипывание. Звук этот испугал меня, и я снова закусила губу. Проход, по которому я поднималась, огибал камень и с каждым шагом становился круче. Я боялась, что он сузится до щели, через которую мне не пролезть. И вдруг вокруг меня не осталось стен, а под ногами зашелестели опавшие листья.
 
Я была в зарослях ежевики. Через них проходила узкая тропинка. Я оглянулась и подняла факел. Проход, из которого я только что вышла, был хорошо виден, но только с того места, где я стояла. Он находился в глубокой расщелине, и, казалось, что это небольшая впадина: края расщелины закрывали вход в пещеры.
Огонь погас, но теперь я могла разглядеть кусты вокруг себя. Я подняла голову и увидела сосновые ветви, а над ними — звезды. Я встала на колени и заплакала. Никогда я еще так не радовалась звездам на небе. Я вытерла слезы подолом нижней юбки и пошла по тропинке. Через минуту я оказалась на открытом месте. За мной были заросли ежевики, между ними росли деревья. Я поняла, где нахожусь. Я и раньше видела эти деревья, когда ходила в секретное убежище Метью. Они стояли на краю долины, всего в нескольких шагах от пешеходной дорожки, с одной стороны которой стояли эти деревья, а с другой была земля мистера Грешема.
Я видела зарево костра Грешемов выше и слева от себя. Вдалеке желто-красным пламенем полыхали другие костры. Я перешла дорожку и поднялась на холм, стараясь держаться от костра подальше. Я не хотела никого видеть, я до смерти устала. Я прошла в дом через пустую кухню. Очевидно, миссис Троубридж и горничная, которых оставили присматривать за домом, поднялись наверх, чтобы посмотреть на фейерверк из окна. Стрелки часов в кухне показывали двадцать пять минут восьмого, и я подумала, что часы остановились. Но нет, они тикали. Я не могла поверить своим глазам, которые устали и болели.
Я упала и ударилась головой примерно в половине седьмого и очнулась, наверное, минут через десять. Мне казалось, что я провела в жутком лабиринте Чизлхестских пещер несколько часов, а на самом деле — не более тридцати минут. Я поднялась в свою спальню, умылась, переоделась, причесалась и легла. Голова гудела, на виске, над ухом, был синяк, но ссадины не было, и волосы, которые немного смягчили удар, скрывали его.
Я положила на глаза и лоб салфетку, смоченную в холодной воде. Мысли беспорядочно роились в голове. Сначала был Терри Фогон. Он вышел из темноты, обнял меня, поцеловал и ушел, не проронив ни слова. Затем… затем был Николас Гордон. Это невозможно, просто игра воображения. Николас Гордон умер более шести месяцев назад. Доктор Каниган сам показал мне могилу.
Кто отнес меня в пещеры и бросил там? Мне снова стало страшно, как только я задала себе этот вопрос. Кто бы ни сделал этого, он — враг. По счастливой случайности я не заблудилась в темноте, а ведь могла бы блуждать по пещерам, пока не погибла. Кто же: неизвестный? Или Грешем? Или Фогон?
Ни в одном из ответов не было смысла. Мог ли Эдмунд, всегда строго следующий букве закона, замышлять против меня коварный план? Или его отец? А отец Тирри, или сам Терри?
Только не Терри. Если бы он хотел меня убить, он бы мог это легко сделать, когда обнимал меня. Неужели он поцеловал меня, ушел и снова вернулся только для того, чтобы, увидев меня без памяти у подножия холма, отнести в пещеры и оставить там умирать?
 
Эдмунд не был склонен к насилию, так же, как и мистер Грешем. Что касается отца Терри, то я видела его лишь один раз, но не могла представить его холодным безжалостным человеком. А именно такой человек мог сделать то, что он со мной сделал.
Николас… Но я ведь не видела Николаса Гордона. Мне показалось.
Существовало еще одно объяснение: я бродила, потеряв память после удара головой, и случайно набрела на вход в пещеры.