Ошибка (СИ)

«Всё-таки, считай, выкрутился. Почти»
Спустя еще полчаса она все-таки подошла, чтобы поблагодарить. Уже, можно сказать, по старой доброй традиции.
— Спасибо Вам, Юрий Сергеевич… Снова выручили меня.
«Доброе имя своё восстанавливай давай...»
— Ради премии я на всё готов, — ответил Юра с усмешкой.
— Ну-ну… Только теперь я больше ни одному Вашему слову не поверю, — улыбнулась Ксения в ответ. — Оскар – Ваш.
«А сами-то!»
Он не знает – хорошо это или плохо.
22:30 От кого: Санек: Вы это сейчас… серьезно?
22:23 Кому: Санек: А что, неубедительно было?
22:24 От кого: Санёк: Даже слишком… убедительно.
Первый приз достался Сашке, а им – приз зрительских симпатий.
Оно того стоило.
 Комментарий к Глава 10 // Импровизация Рановато обновление – но я уж пообещала =)
====== Глава 11 // Рваный ритм раздрая ======
«Ночь полностью вступает в свои права и совершает то, чего день совершить не в состоянии – хватает за сердце»*
После того вечера, той «импровизации», в которую он сам себя втянул, Юра действительно не мог уснуть до трех часов ночи. Нет, он ни о чем не жалел – оно того стоило, определенно стоило. Но голову наотрез отказывался покидать диалог, разыгранный на сцене.
Мозг зацепился и выхватил из него слова и фразы, которые будут преследовать его еще долго. Впредь они будут преследовать его каждый гребаный раз, когда он будет смотреть ей в глаза. Они будут преследовать его в день, когда уже настоящая ссора превратит в руины его нутро. Они будут преследовать его после во снах. И спустя 8 лет он все еще помнит их наизусть, эти фразы-крючки. Он до сих пор слышит их в своей голове. «Не смотришь на меня… Не замечаешь… Избегаешь… Пустое место… Я тоже живой человек… Минутку своего драгоценного времени и внимания… Чуткости… Такого ты обо мне мнения!? У меня нет никого!». Он помнит сейчас, а тогда – тогда он вообще чуть с ума не сошел: по крайней мере, рассудок ему подчиняться отказывался. Что это, мать его, было! Как ему это понимать? Как трактовать? Эти слова принадлежали той «девушке», роль которой исполняла управляющая, или самой Ксении? Импровизация тем и отличается от постановки – актеры творят свою историю прямо на сцене. Действуют в моменте, живут моментом. Он не мог её расшифровать, и его сносило этим бессилием, сносило собственными эмоциями. Кажется, крыша все же начала потихоньку cъезжать, сердце никак не хотело вернуться к привычному ритму, устроив своему хозяину барабанное соло на полночи. Сердце отбивало голове азбукой Морзе «Заткнись», и готовая взорваться голова послушно молчала, прислушиваясь к его неразборчивому шепоту. Сердце безумствовало в рваном ритме раздрая. Сердце сеяло в голове зерна сомнений, давшие мгновенные ростки без всякого дополнительного полива. Эти ростки переплетались с его собственным видением их отношений, его личными убеждениями и аргументами, обвивая и поглощая их. Отныне он не был уверен абсолютно ни в чем. Ни в чём. Тем вечером врач встал на минное поле с повязкой на глазах: рано или поздно, но ему придется сделать шаг. А если этот шаг окажется недостаточно широким и уверенным? Тогда исход очевиден – он взлетит на воздух и его разорвет на тысячу маленьких Юриев Сергеевичей.
«Я точно схожу с ума…»
— Сделай – и пожалей. Это лучше, чем пожалеть, не сделав, — шептало сердце.
— Дурак. Вы просто отлично сыгрались, — еще тише отвечала голова.
Одно можно было сказать абсолютно точно – Энн Хэтэуэй в Ксении действительно погибла. Он не понимает абсолютно ничего! Он сам был готов ей поверить. Сам! Он хотел ей верить! А она… Если она действительно просто исполняла свою роль и ничего больше, услышала ли она в его словах что-то, кроме обвинений обиженной, оскорбленной, уязвленной «второй половины»? Перенесла ли игру на реальную жизнь или оставила ее там, на этой сцене? «Не вижу в тебе ни малейших признаков того, что [все еще] тебе интересен… У тебя же работа… Параллельно крутишь еще с одним, а то и двумя…». И самое главное – это отчаянное, этот ва-банк: «Мне нужна ты…». Он и сам был хорош, не отставал от неё. Они друг друга стоили. Один из них вывернулся наизнанку. Вопрос: а другой?
 
Кому было адресовано это «Правда?». Его герою или ему самому?
«Твою мать! Как же сильно я влип!»
Санёк буквально закидал его сообщениями, на которые было нечего ответить. Что тут ответишь?
00:12 От кого: Санёк: И что ты думаешь?
00:13 Кому: Санёк: Не спрашивай…
Поняв, что эмоции захватили его настолько, что мозг отказывается отключаться, Юра поднялся с кровати, открыл свой чемоданчик, который по вечерам всегда забирал с собой – мало ли к кому ночью бежать придется? – достал оттуда какое-то снотворное, принял и спустя мучительные 40 минут все же провалился в сон. В котором ему снилась сцена, и он сам – по центру, один, в луче прожектора. Ему 5 лет. Да, так и было. В свои тридцать в ту ночь он чувствовал себя хорошо, если на пять.
Он вошел в ее кабинет в 08:59 – на четыре минуты позже обычного. Коротко поздоровался и быстрым шагом проследовал к своему месту. Довольно помятый после четырех часов сна, но главное же не это – главное вид напустить безразличный. Менеджеры поглядывали на Юру с интересом. Юра не поглядывал ни на кого – он впился глазами в свой блокнот. Нет лучшего способа скрыть нервозность, чем взять в руки карандаш и начать делать какие-то зарисовки. Ксения уже как-то озвучивала ему замечание по этому поводу, на что врач парировал, что этот процесс помогает ему сосредоточиться на поступающей информации, и в доказательство слово в слово выборочно процитировал ее распоряжения и комментарии к ним присутствующих за последние 10 минут. С тех пор возражений он больше не слышал. В этот раз всё было иначе: спроси его кто, как зовут вот того усатого мужчину напротив, он бы, кажется, не сразу и ответил, настолько не в состоянии был собрать себя после минувшей ночи. Голоса звучали где-то в отдалении, карандаш плохо слушался руки, потому что сама рука плохо слушалась головы. Потому что в голове черт знает что творилось и ей было не до карандаша. Линии выходили не достаточно уверенными, отражая внутреннее расхлябанное состояние рисующего. В раздражении врач захлопнул блокнот и впервые за всю планерку взглянул на виновницу своих бед. Как никак, интересно, что там с ней. В порядке вообще после вчерашних откровений? Может, он и мучается-то тут один, а ей до лампочки? Обсуждавшая что-то с Валентиной Ивановной Ксения, реагируя на внезапный посторонний звук, перевела глаза к его источнику, и Юра тут же понял, какую роковую ошибку совершил, выместив эмоции на блокноте: он совершенно не планировал встречаться с ней взглядами – ему казалось, что о его состоянии кричит абсолютно всё, что у него на лбу всё написано, что она его считает, как открытую книгу. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь тяжелым Лениным дыханием.
— Прошу прощения за то, что перебил, — Юра изобразил покаяние. — Продолжайте, Ксения Борисовна, не стесняйтесь.
— Разрешаете? — усмехнулась она, но как-то вроде по-доброму. — Премного благодарна. Итак, Валентина Ивановна, Вы говорили, что…
Дальше он снова не слушал. Ему остро хотелось покинуть совещание, этот официоз внезапно начал раздражать, и в то же время что-то удерживало... Хотелось высидеть до конца. Возможно, дождаться, когда все разойдутся, перекинуться с ней парой фраз ни о чем. Возможно, попробовать аккуратно прощупать почву…
— Юрий Сергеевич!?
 
«Что?»
Ксения выжидательно смотрела на врача. Как, собственно, и все остальные.
«Я что-то пропустил?»
— Я весь внимание, Ксения…
— Заметно, Юрий Сергеевич... Повторю третий раз: Вы можете задержаться на две минуты? Лев Глебович хочет заказать в отель очередные аппараты, я бы хотела услышать Ваше мнение.
Раздался чей-то понимающий смешок. Судя по мгновенно ставшему строгим взгляду управляющей, который она перевела на охранника – Леонида.