Жажда

Ответа не последовало. Только свист ветра и далекий рокот вертолета.

– Стреляйте! – повторил он.

Подтверждения так и не было. Вертолет приближался.

– Ты меня слышишь? – раздался голос в наушнике. – Ты ранен?

Фалькейд собрался повторить приказ, но понял, что произошло то же самое, что во время учений в Хоконсверне: соленая вода испортила микрофон, работал только приемник. Он повернулся к своим и закричал, но голос его заглушил вертолет, зависший над ними в воздухе. И Сиверт использовал их домашнюю заготовку, подав сигнал открыть огонь – два взмаха правой рукой со сжатым кулаком. Реакции по-прежнему не было. Какого черта? Фалькейд пополз в сторону резиновой лодки, как вдруг увидел, что двое из его людей шагнули на лед, даже не пригнувшись, чтобы уменьшить размеры цели.

– Ложитесь! – громко приказал он, но они спокойно шли к нему.

– Мы на связи с вертолетом! – прокричал один из них сквозь шум. – Они его видят, он лежит в лодке.



Он лежал на дне лодки, зажмурив глаза от светящего прямо в лицо солнца. Он не мог ничего слышать, но представлял, что вода бьется и плещется о металл под ним. Что сейчас лето. Что они всей семьей сидят в лодке. Семейная прогулка. Детский смех. Если только он не откроет глаза, он может остаться там.

Он не знал наверняка, движется ли лодка или же под действием его веса стоит на льду. Это не так важно. Ему никуда не надо. Время замерло. Возможно, оно всегда было таким, а может быть, оно остановилось только сейчас. Остановилось для него и для того, что остался сидеть в «амазоне». Для него тоже наступило лето? Он тоже оказался в лучшем месте?

Что-то заслонило солнце. Облако? Лицо? Да, лицо. Женское лицо. Как растворенное во мраке воспоминание, которое внезапно осветили. Она сидела верхом на нем и скакала. Шептала, что любит его и всегда любила. Что она этого ждала. Спрашивала, чувствует ли он, как и она, что время остановилось. Он ощутил вибрацию, ее стоны нарастали и превратились в сплошной крик, словно он воткнул в нее нож, и он выпустил воздух из легких и семя из мошонки. А потом она умерла верхом на нем. Уронила голову ему на грудь, а ветер бил в окно у кровати в квартире. И прежде чем время снова начало свой ход, оба они уснули, без сознания, без памяти, без совести.

Он открыл глаза.

Это было похоже на большую вертящуюся птицу.

Вертолет. Он завис в десяти-двадцати метрах над ним, однако человек все равно ничего не слышал, только понял, что лодка вибрирует из-за вертолета.



Катрина стояла в тени перед лодочным сараем и дрожала, глядя, как полицейские подходят к стоящему внутри «амазону».

Она видела, как они открыли дверцы со стороны водителя и пассажира и как из салона выпала рука человека в костюме. Не с той стороны. Со стороны Харри. Обнаженная кисть была в крови. Полицейский засунул голову в машину, возможно, чтобы проверить, есть ли у сидящего в ней дыхание и пульс. Это заняло много времени, и Катрина не выдержала и услышала собственный дрожащий голос:

– Он жив?

– Возможно! – прокричал полицейский, чтобы перекрыть грохот вертолета, доносящийся со стороны моря. – Я не чувствую пульса, но, возможно, он дышит. Если он жив, ему недолго осталось, как мне кажется.

Катрина подошла на несколько шагов.

– «Скорая» в пути. Ты видишь рану от пули?

– Здесь слишком много крови.

Катрина зашла в лодочный сарай, не отводя взгляда от руки, свешивающейся из дверцы. Как будто искала что-нибудь, за что можно ухватиться. Другую руку, за которую можно ухватиться. Катрина провела рукой по животу. Она должна была бы сказать ему кое-что.

– Думаю, ты ошибаешься, – сказал второй полицейский из салона машины. – Он уже умер. Посмотри на зрачки.

Катрина закрыла глаза.



Он смотрел вверх, на лица, появившиеся с обеих сторон лодки. Кто-то из них стянул с себя черную маску, рот человека открывался и произносил слова; глядя на напряженные мышцы его шеи, можно было понять, что он кричит. Возможно, он просит его отдать револьвер. Возможно, он выкрикивает его имя. Возможно, требует мести.



Катрина подошла к дверце машины со стороны Харри. Она сделала глубокий вдох и заглянула внутрь. Сейчас она слышала сирену «скорой», но Катрина Братт видела больше мертвецов, чем эти полицейские, поэтому ей хватило быстрого взгляда на тело, чтобы понять, что душа его покинула. Она узнала этого человека и поняла, что от него осталась только оболочка.

Она сглотнула:

– Он мертв. Ничего не трогайте.

– Но мы должны сделать искусственное дыхание. Возможно…

– Нет, – уверенно сказала Катрина. – Оставьте его.

Она стояла у машины, ощущая, как шок постепенно отпускает ее, уступая место удивлению. Она удивилась, что Халлстейн Смит сам сел за руль, а не заставил заложника вести машину. И то место, которое она принимала за место Харри, оказалось совсем не его.



Харри лежал на дне лодки и смотрел вверх. Лица мужчин, вертолет, заслоняющий солнце, синее небо. Он успел еще раз топнуть ногой до того, как Халлстейн схватил револьвер. И в тот момент ему показалось, что Халлстейн сдался. Возможно, это была игра воображения, но Харри казалось, что зубами и ртом он почувствовал, как пульс Халлстейна становится все слабее и слабее. А потом, в конце, вообще исчез. Харри два раза терял сознание, прежде чем его скованные наручниками руки снова оказались перед ним. Он отстегнул ремень и вынул из кармана своего пиджака ключи от наручников. Ключ от зажигания автомобиля был сломан, и он знал, что у него не хватит сил осилить крутой обледеневший подъем, ведущий к главной дороге, или высокие заборы соседских участков по обе стороны дороги. Он звал на помощь, но Халлстейн словно выбил из него голос, и те слабые крики, что ему удавалось выдавить из себя, заглушал грохот вертолета, наверняка полицейского. И он взял револьвер, вышел из лодочного сарая и выстрелил в воздух в надежде, что его услышат с вертолета. Чтобы они смогли обнаружить его с воздуха, он вытащил лодку Смита на лед, лег на дно и сделал еще несколько выстрелов в воздух.

Он выпустил из рук револьвер. Он сделал свое дело. Все было кончено. Теперь он мог вернуться назад. В лето. Когда ему двенадцать лет и он лежит головой на коленях у мамы, а отец рассказывает ему и Сестрёнышу о ревнивом генерале, принимавшем участие в войне между венецианцами и турками, и Харри знает, что вечером, когда они лягут спать, ему придется объяснять эту историю младшей сестренке. И на самом деле он этому немного рад, потому что, сколько бы это ни заняло времени, они не закончат, пока она не разберется в переплетениях этой истории. А Харри нравятся переплетения. Даже в тех местах, где, как он понимает в глубине души, никаких переплетений нет.


Он закрыл глаза.

Она все еще была там, лежала рядом с ним и шептала ему на ухо:

– Как ты думаешь, ты можешь давать жизнь, Харри?





Эпилог




Харри наполнил стакан «Джимом Бимом» и убрал бутылку обратно на полку. Он поднял стакан и поставил его на стойку рядом с бокалом белого вина для Андерса Виллера. Позади него толкались клиенты, пытаясь сделать заказ.

– Вы выглядите намного лучше, – сказал Андерс и посмотрел на стакан виски, не прикасаясь к нему.

– Твой отец собрал меня по кусочкам, – ответил Харри. Он бросил взгляд на Эйстейна, и тот кивнул ему, сигнализируя, что сможет некоторое время в одиночку оборонять форт. – Как дела в отделе?

– Хорошо, – сказал Андерс. – Но вы знаете, затишье после бури.

– Мм… Ты в курсе, что это называется…

– Да. Гуннар Хаген сегодня спросил меня, не хочу ли я поработать временным помощником руководителя следственной группы, пока Катрина в декрете.

– Поздравляю. А ты не слишком молод для этого?

– Он сказал, это ваше предложение.

– Мое? Наверное, предложил, когда у меня было сотрясение мозга. – Харри повернул ручку громкости на усилителе и сделал песню «Tampa to Tulsa» группы «Jayhawks» чуть погромче.

Андерс улыбнулся:

– Да, мой отец говорил, что вас по-настоящему избили. Кстати, а в какой момент вы поняли, что он мой отец?

– Нечего было понимать, улики подсказали. Когда я отправил волос твоего отца на анализ ДНК, судебно-медицинский эксперт обнаружил совпадение с одним из ДНК-профилей с мест преступлений. Не с профилем одного из подозреваемых, а с профилем полицейского, который всегда прикладывают к делам, если тот побывал на месте преступления. С твоим профилем, Андерс. Но было лишь частичное совпадение. Родство. Отец – сын. Ты первым получил этот результат, но не обратился ни ко мне, ни к кому другому в полиции. Когда я случайно узнал об этом совпадении, то выяснить, что скончавшаяся жена главврача Стеффенса носила в девичестве фамилию Виллер, было нетрудно. Почему ты не рассказал мне?

Андерс пожал плечами:

– Я решил, что это совпадение не имеет никакого отношения к делу.

– А еще ты не хотел, чтобы тебя связывали с твоим отцом? Ты поэтому носишь девичью фамилию матери?

Андерс кивнул:

– Это долгая история, но сейчас все налаживается. Мы разговариваем друг с другом. Отец стал скромнее, понял, что он – не мистер Совершенство. А я… ну, немного повзрослел и поумнел, наверное. А как вы догадались, что в моей квартире находилась Мона?

– Дедукция.

– Конечно. Но как?

– Запах в твоем коридоре. «Олд-спайс». Лосьон после бритья. Но ты был небрит. А Олег говорил, ходят слухи, что Мона До пользуется «Олд-спайсом» вместо духов. Кроме того, у тебя была клетка для кошки. Обычно люди не держат кошек в клетках. Другое дело, если к ним, например, часто захаживает женщина, у которой аллергия на кошек.

– Ну вы даете, Харри!

– Ты тоже, Андерс. Но я все равно считаю, что для этой работы ты слишком юн и неопытен.

– Зачем же вы тогда предложили мою кандидатуру? Я ведь даже не старший инспектор.

– Чтобы ты поразмыслил над этим, понял, в чем ты должен стать лучше, а потом поблагодарил и отказался.

Андерс покачал головой и рассмеялся:

– Хорошо. Именно так я и поступил.

– Отлично. Что, не будешь свой «Джим Бим»?

Андерс Виллер взглянул на стакан и сделал глубокий вдох. Потом покачал головой:

– На самом деле я не люблю виски. Я заказал его, чтобы быть похожим на вас, как мне кажется.

– И?..