Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Часть 55 из 217 Информация о книге

* * *
Никого. И в печали я иду, опираясь на палку,
Возвращаюсь неровной, затерявшейся в чаще тропой.
А в ущелье, у речки с неглубокой прозрачной водою,
Хорошо опуститься и усталые ноги помыть…
Процедил осторожно молодое вино, что поспело,
Есть и курица в доме — и соседа я в гости зову.
Вечер. Спряталось солнце, и сгущается в комнате сумрак.
В очаге моем хворост запылал, — нам свеча не нужна.
Так и радость приходит. Я горюю, что ночь не продлить мне:
Вот опять с новым утром появилась на небе заря.

Стихи о разном
* * *
В мире жизнь человека не имеет корней глубоких.
Упорхнет она, словно над дорогой легкая пыль.
И развеется всюду, вслед за ветром, кружась, умчится.
Так и я, здесь живущий, не навеки в тело одет…
Опустились на землю — и уже меж собой мы братья: [529]
Так ли важно, чтоб были кость от кости, от плоти плоть?
Обретенная радость пусть заставит нас веселиться,—
Тем вином, что найдется, угостим соседей своих!
В жизни время расцвета никогда не приходит снова,
Да и в день тот же самый трудно дважды взойти заре.
Не теряя мгновенья, вдохновим же себя усердьем,
Ибо годы и луны человека не станут ждать!

* * *
К ночи бледное солнце в вершинах западных тонет.
Белый месяц на смену встает над восточной горой.
Далеко-далеко на все тысячи ли сиянье.
Широко-широко озаренье небесных пустот…
Появляется ветер, влетает в комнаты дома,
И подушку с циновкой он студит в полуночный час.
В том, что воздух другой, чую смену времени года.
Оттого что не сплю, нескончаемость ночи узнал.
Я хочу говорить — никого, кто бы мне ответил.
Поднял чарку с вином и зову сиротливую тень…
Дни, — и луны за ними, — покинув людей, уходят.
Так свои устремленья я в жизнь претворить и не смог.
Лишь об этом подумал, и боль меня охватила,
И уже до рассвета ко мне не вернется покой!

* * *
Краски цветенья нам трудно надолго сберечь.
Дни увяданья отсрочить не может никто.
То, что когда-то, как лотос весенний, цвело,
Стало сегодня осенней коробкой семян…
Иней жестокий покроет траву на полях.
Сникнет, иссохнет, но вся не погибнет она!
Солнце с луною опять совершают свой круг,
Мы же уходим, и нет нам возврата к живым.
Сердце любовно к прошедшим зовет временам.
Вспомню об этом — и все оборвется внутри!

* * *
Солнце с луною никак не хотят помедлить,
Торопят друг друга четыре времени года.
Ветер холодный обвеял голые ветви.
Опавшей листвою покрыты длинные тропы…
Юное тело от времени стало дряхлым,
И темные пряди давно уже поседели.
Знак этот белый отметил голову вашу,
И путь перед вами с тех пор все уже и уже.
Дом мой родимый — всего лишь двор постоялый,
И я здесь как будто тот гость, что должен уехать.
Уехать, уехать… Куда же ведет дорога?
На Южную гору: в ней старое есть жилище. [530]

* * *
Послушная ветру сосна на высоком обрыве —
Прелестный и нежный, еще не окрепший ребенок.
И лет ей от силы три раза по пять миновало;
Ствол тянется в выси. Но можно ль к нему прислониться?
А облик прекрасный таит в себе влажную свежесть.
Мы в ясности этой и душу провидим и разум.

За вином
* * *
Я поставил свой дом в самой гуще людских жилищ,
Но минует его стук повозок и топот коней.
Вы хотите узнать, отчего это может быть?
Вдаль умчишься душой, и земля отойдет сама.
Хризантему сорвал под восточной оградой в саду,
И мой взор в вышине встретил склоны Южной горы.
Очертанья горы так прекрасны в закатный час,
Когда птицы над ней чередою летят домой!
В этом всем для меня заключен настоящий смысл.
Я хочу рассказать, и уже я забыл слова…

* * *
Хризантемы осенней нет нежнее и нет прекрасней!
Я с покрытых росою хризантем лепестки собрал
И пустил их в ту влагу, что способна унять печали
И меня еще дальше увести от мирских забот.
Хоть один я сегодня, но я первую чару выпью.
А она опустеет — наклониться кувшин готов.
Время солнцу садиться — отдыхают живые твари.
Возвращаются птицы и щебечут в своем лесу.
Я стихи распеваю под восточным навесом дома,
Я доволен, что снова жизнь явилась ко мне такой!

* * *
Забрезжило утро, — я слышу, стучатся в дверь.
Кой-как я оделся и сам отворять бегу.
«Кто там?» — говорю я. Кто мог в эту рань прийти?
Старик хлебопашец, исполненный добрых чувств.
Принес издалёка вино — угостить меня.
Его беспокоит мой с нынешним веком разлад:
«Ты в рубище жалком, под кровлей худою живешь,
Но только ли в этом судьбы высокий удел!
Повсюду на свете поддакивающие в чести.
Хочу, государь мой, чтоб с грязью мирской ты плыл!» [531]
«Я очень растроган участьем твоим, отец,
Но я по природе согласья и не ищу.
Сторонкой объехать пусть даже не мудрено,
Предав свою правду, я, что ж, не собьюсь с пути?
Так сядем покамест и долг отдадим вину.
Мою колесницу нельзя повернуть назад!»

Перейти к странице:

Предыдущая страница

Следующая страница