Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

 
 
Неровны щербатые камни,
 
едва заметна тропа.
 
Пришел я в сумерки к храму,
 
летают нетопыри.
 
Я в зале сел на ступени,
 
влажные от дождя.
 
Огромны бананов листья,
 
пышен гардений цвет.
 
Монах мне сказал: на стенах
 
буддийские росписи есть.
 
Принес огня посветить мне,—
 
отменное мастерство!
 
Циновку встряхнул для ложа,
 
похлебкою угостил;
 
Мне пищи простой довольно,
 
чтоб голод мой утолить.
 
Все тихо, лежу спокойно,
 
не слышен стрекот цикад.
 
Встал чистый месяц над кряжем,
 
сияние входит в дверь…
 
Светает. Иду на воздух.
 
Нигде не видно дорог.
 
Блуждаю кругом бесцельно,
 
лишь дым и туман окрест.
 
В сиянье алеют горы,
 
лазурью блещут ручьи,
 
И вижу: в десять обхватов
 
и сосны здесь и дубы.
 
На камни ручья спокойно
 
ступаю босой ногой;
 
Журчит вода, убегая,
 
мне ветер треплет халат.
 
При жизни такой нетрудно
 
возрадоваться всему —
 
Зачем же сидеть непременно
 
на привязи у других!
 
В одном желанье признаюсь
 
моим немногим друзьям:
 
Хочу до старости жить здесь,
 
отсюда не уходить!
 
 
 В пятнадцатый день восьмой луны  [777]дарю Чжан Гун-цао  [778] 
 
 
Облака подвернуты кругом,
 
нет Реки среди небес,  [779]
 
Чистый ветер дует в пустоте,
 
сгладил волны свет луны.
 
Спит вода, спят ровные пески,
 
образов и звуков нет.
 
Пьем с тобой из кубка одного —
 
спой мне что-нибудь, прошу.
 
Ты поешь — с кислинкою напев,
 
а слова твои горьки;
 
Не могу дослушать до конца —
 
слезы льются, словно дождь.
 
«С небесами высота Цзюю
 
сводит озеро Дунтин  [780],
 
Всплыл дракон и снова в глубь нырнул,
 
слышны крики обезьян.
 
Десять жизней, девять в них смертей —
 
вот как выслужил я чин.
 
А теперь один в глуши живу,
 
точно скрывшийся беглец.
 
Покидая ложе, змей боюсь
 
и отравы жду в еде.
 
Воздух моря увлажнил червей,
 
мяса, крови смрад вокруг.
 
Пред ямынем  [781]барабан большой
 
бил торжественно вчера:
 
Новый государь у нас теперь,  [782]
 
Гао будет вознесен.
 
За день о прощении указ
 
десять тысяч ли прошел,
 
Всем, кто к казни был приговорен,
 
жизнь дарована была;
 
Возвращают ссыльных, служба ждет
 
всех, кто отрешен от дел,
 
Будет смыта грязь, сметен порок,
 
стихнут козни во дворце.
 
В списки некий чин меня вписал —
 
имя вымарал другой,
 
Не везло мне — только удалось
 
к варварам забраться в Цзинь.  [783]
 
Что судебный исполнитель?  [784]Тля!
 
Если жалобу подам,
 
То накажут палками меня
 
да затопчут в пыль и в грязь.
 
А из тех, кто начинал со мной,
 
в гору многие пошли…
 
Тяжко подыматься в высоту
 
по Небесному пути».  [785]
 
Ты окончил песню, а теперь
 
слушай то, что я спою,
 
Подарю тебе я песнь мою,
 
столь несхожую с твоей:
 
«Ночью ныне ярок лунный свет —
 
хватит и на целый год,
 
Жизнь стремится по стезе судьбы,
 
и другого нет пути.
 
Если есть вино, а ты не пьешь,
 
то зачем луне светить?»
 
 
 Посетив храмы Хэнъюэ  [786]и переночевав в храме на вершине горы, оставляю надпись на надвратном павильоне 
 
 
Пять гор по уставу обрядов
 
стоят, как гордые гуны,
 
Четыре горы — что стражи,
 
и высится Сун  [787]в середине.
 
Земля на Хэнъюэ пустынна,
 
немало чудес там встретишь:
 
Там небо горам дарует
 
волшебную власть и силу.
 
Росою и облаками
 
горы половина сокрыта,
 
Хоть есть у нее вершина,
 
кто в силах ее достигнуть?
 
Туда я как раз приехал
 
во время осенних ливней.
 
Дух инь  [788]был угрюм и темен,
 
и чистый ветер не веял;
 
Вознес я моленье сердцем,
 
от суеты отрешенным,—
 
Или неверно, что к Небу
 
взнесется праведный голос?
 
Лишь миг — и туман растаял,
 
и гор вершины открылись;
 
Взглянул я вверх: как огромен
 
простор пустоты лазурной!
 
Цзыгай  [789]протянулась далеко,
 
пока Тяньчжу не коснулась,
 
Шилинь обрушилась, прянув,
 
и на Чжуюн навалилась.
 
И вдруг душа взволновалась,
 
я спешился поклониться,
 
Меж сосен и кипарисов
 
спешу во дворец чудесный.  [790]
 
Колонны алые ярки,
 
светятся белые стены,
 
Ало-сини картины
 
и поклоненья предметы.
 
Всхожу, в поклоне сгибаясь,
 
вручаю вино и мясо,—
 
Пусть эти дары ничтожны,
 
но искренность несомненна!
 
Старик премудрый во храме
 
желания духов знает,
 
Бесхитростен он и весел,
 
любезен к духам и гостю;
 
Гадательные таблички
 
раскинуть мне предлагает
 
И говорит, что выпал
 
мне самый счастливый жребий.
 
Я изгнан, как крыса, в пустыню,
 
но, к счастью, еще не умер,
 
Еды бы малость, одежды —
 
и здесь до смерти останусь.
 
Не буду вовек я князем,
 
сановником, полководцем —
 
И даже духи едва ли
 
доставить мне счастье могут.
 
Ночую в буддийском храме,
 
всхожу на высокую башню —
 
Светлы облака, и в небе
 
луны и звезд переливы.
 
Кричат обезьяны в роще,
 
мне слышен звон колокольный,
 
Холодное белое солнце
 
рождается на востоке.